Недавно состоялось мое знакомство с творчеством Германа Гессе. Теперь сама жалею, что так поздно взялась за классика мировой литературы. Особенно проникновенной мне показалась повесть "Последнее лето Клингзора" - нигде до сих пор я не встречала такой страстной жажды жить и любви к жизни, такого откровенного, почти животного и оттого еще более естественного неприятия смерти и страха перед ней. Не могу не привести несколько цитат.
Он закрыл глаза и подумал о Джине и о зале с прачками. Бог ты мой, тысячи и тысячи вещей ждали, тысячи и тысячи чаш стояли неналитые! Не было на земле такой вещи, которую не стоило бы написать! Не было на свете такой женщины, которую не стоило бы любить! Почему существует время? Почему всегда только эта идиотская последовательность, а не бурная, насыщенная одновременность? Почему он лежит сейчас снова один в постели, как вдовец, как старик? Всю короткую жизнь напролет можно наслаждаться, можно творить, а поешь всегда только одну песню за другой, целиком симфония никогда не звучит одновременно всеми сотнями своих инструментов и голосов.
Я хочу сказать вот что: этот день никогда не вернется, и кто его не вкусит, не выпьет, не насладится его вкусом и благоуханием, тому его во веки веков не предложат второй раз. Никогда солнце не будет светить так, как сегодня, оно находится на небе в определенном положении… Поэтому я хочу сейчас – ибо это приносит счастье – идти некоторое время слева от вас и нести ваш изумрудный зонтик, в свете которого моя голова будет походить на опал.
Над островом, Робинзоном и Клингзором, над повестью и ее слушателями висела куполом белозвездная ночь, тихо, как дышат грудь и живот, вздымалась гора под деревьями, под домами, под ногами людей, лихорадочно-торопливо плясала по полушарию неба влажная луна, преследуемая звездами в дикой безмолвной пляске. Цепи звезд выстроились блестящей ниткой канатной дороги в рай. Девственный лес по-матерински верещал, первобытный ил дышал распадом и зачатием, ползла змея, полз крокодил, безбрежно разливался поток творений.
Но ты на добром пути, если признаешься мне, если признаешься себе в каждом движении сердца. Только никакое движение не называй мелким, не называй недостатком! Хорошо, очень хорошо любое, и ненависть тоже, и зависть, и ревность, и жестокость. Ничем другим мы и не живем, кроме как нашими бедными, прекрасными, великолепными чувствами, и каждое, которое мы обижаем, - это звезда, которую мы гасим.
Я изображаю перед вами прочность и бессмертие, это я-то, такой бренный, такой скептический, такой грустный, страдающий больше, чем все вы, от страха смерти. Июль сгорел, скоро сгорит август, внезапно дохнет на нас холодом из желтой листвы росистого утра великий призрак. Внезапно начнет мести над лесом ноябрь. Внезапно засмеется великий призрак, внезапно застынет у нас сердце, внезапно отвалится у нас от костей милая розовая плоть, завоет шакал в пустыне, хрипло запоет свою мерзкую песню стервятник…
С ненавистью метнул он борозду парижской лазури под зеленый цыганский фургон. С горечью кинул кромку хромовой желтой на придорожные тумбы. С глубоким отчаянием положил киноварь в оставленный пробел, убрал требовательную белизну, кровоточа сражался за долговечность, взывал светло-зеленой и неаполитанской желтой к неумолимому Богу. Со стоном бросил больше синей на вялую пыльную зелень, с мольбой зажег более проникновенные огни на вечернем небе. Маленькая палитра, полная чистых, несмешанных красок светящейся яркости, - она была его утешением, его башней, его арсеналом, его молитвенником, его пушкой, из которой он стрелял в злобную смерть. Пурпур был отрицанием смерти, киноварь была насмешкой над тленьем. Хороши был у него арсенал, блестяще держался его маленький храбрый отряд, сияя, громыхали быстрые выстрелы его пушек. Ведь ничего не поможет, ведь всякая стрельба напрасна, а все-таки стрелять хорошо, это счастье и утешение, это еще жизнь, еще торжество.
Комментариев нет:
Отправить комментарий